«Не готовились всерьез…»
Два взгляда на события
Павел Николаевич Филонов (1883 — 3 декабря 1941) — великий русский художник

...Осенью 1941 года, в конце октября, неожиданно пришел к нам брат. Пришел и принес четыре картошечки. Принес в то время, когда они буквально на вес золота. Оторвав их от Екатерины Александровны, от себя, когда все голодали. Запасов у них не было никаких.

...Как мы ни отказывались от картошечек, как ни просили взять обратно, он не хотел и слушать нас, он заставил взять их... Дома у нас было очень холодно. Он не разделся, оставался у нас недолго.

...Мы никак не предполагали, что видим его последний раз. И сейчас я не могу понять, не могу простить себе, что мы не отнесли эти картошечки к ним обратно, а оставили себе.

Евдокия Николаевна Глебова, сестра Павла Филонова
Первая и последняя страницы письма И. А. Андреенко Даниилу Гранину
Читать полностью письмо от Андреенко И.А.
Впервые опубликовано: 6 сентября 2019 года на сайте журнала «Дилетант» https://diletant.media/articles/45265925/
Болдырев Анатолий Сергеевич — сотрудник Косыгина (на предмет записывания Алексея Николаевича в «Блокадной книге»).
...Крайне медленная, вяло организованная эвакуация в начале (июнь–июль). Даже патриотическое движение, все остается, трусы уходят. (Никто не рассчитывал, что так быстро всё...). И когда спохватились, настоящей твердой службы по эвакуации не было создано.
…Личное мнение Болдырева: Надежда существовала, что фронт будет прорван... Потому даже в октябре, ноябре не были подготовлены эвакопункты. Не был подготовлен транспорт для эвакуации. Не думали, чтобы сохранить подводников, машинистов, шоферов и т.д. Не готовились всерьез…
Из записных книжек Алеся Адамовича
Первая и последняя страницы письма А. С. Болдырева
Читать полностью письмо от Болдырева А.С. Данилу Гранину
Впервые опубликовано: 6 сентября 2019 года на сайте журнала «Дилетант» https://diletant.media/articles/45265925/
Ольга Николаевна Мельникова-Писаренко:

Эвакуация началась во второй половине января. Сперва эвакуировали тяжелораненых. Очень страшной эта эвакуация была. Эвакуировали детей, больных женщин... Это назывался «ценно-драгоценный груз», потому что это живые люди были, истощенные, голодные! Эти люди были настолько страшные, настолько исхудалые, что они были закутаны и одеялами, и платками — чем придется, только бы проехать эту ледовую дорогу. А перед рассветом, когда машины проезжали через Ладожское озеро, шоферы очень мчались, для того чтобы быстрее проехать эти тридцать — тридцать два километра, — перед рассветом мы находили по пять, по шесть трупиков. Это были маленькие изможденные дети. Они уже были мертвыми, потому что представьте: ребенок на полном ходу вылетал из рук матери, он при вылете скользил, ударялся об этот лед... Мы старались узнать — чей это ребенок? Разворачивали, но там ни записки, ничего не было. Это были дети от восьми месяцев до годика, мальчики и девочки. …мать держит ребенка на руках. Допустим, машину тряхнет на ледяном бугре, и у матери от слабости ребенок вылетает из рук. Она же была так слаба: у нее дистрофия чуть ли не третьей степени, может быть, даже третьей. Ее ведь на руках сажали на эти машины, чтобы переправить на Большую землю.
Из «Блокадной книги»
Корешки использованных хлебных карточек за декабрь 1941 года Ольги Берггольц и ее мужа Николая Молчанова
Из «Блокадной книги»
…15 января. В этот день мы хоронили свою бабушку... Я никогда не могла подумать, что может такое случиться. Хоронить пришлось без гроба, потому что гробов нигде не купишь, а сами сделать не в силах, а кого-либо просить, это сделать можно только за хлеб. …Ну где же его взять, когда мы сами получаем 350 граммов в день и, кроме хлеба, больше ничего. Уже 18 дней как живем на одном хлебе. Голод продолжается уже четвертый месяц. Мы съели все, что у нас было, общей коммуной, и все было хорошо. А теперь, когда у нас уже ничего не осталось...
…22 января 1942 года. Свету нет, воды нет, движения нет. Трамваи не ходят. Автомашины проходят очень редко. Зато очень много пешеходов с санями, гробами, с мертвецами. Это единственное движение по городу. Магазины все закрыты, только булочные да некоторые продуктовые магазины, и те пустые и темные. Люди все опухшие, страшные, черные, грязные, тощие.
— Елена Николаевна Аверьянова-Федорова
12 января, 12 часов дня. Мороз усилился, в комнате стужа. Мила ушла в магазин, надеется получить что-нибудь по карточкам, давно ничего не получали. Больно на нее смотреть, так она похудела, бедная.
Чувствую себя плохо. Вещество из подозрительной смеси, которую употребляю я под псевдонимом «хлеб», желудок мой категорически отказывается переваривать.
— Александр Григорьевич Дымов
Я пережила блокаду в самом суровом смысле: без запасов, без помощи, но с верой, что скоро кончится. Но наступил момент, уже в декабре 1941 года, когда стало безразлично: не могли пойти выкупить хлеб, не вставали с кровати. Лежали трое: мама, сестра и я. Не реагировали на сигналы тревоги, не слышали, что летят бомбардировщики.
— Людмила Николаевна Бокшицкая
1942.I.18. Двести одиннадцатый день войны. Раз кругом валятся люди, стал и я приводить свои дела и бумаги в порядок на всякий случай…
1942.I.19. Двести двенадцатый день войны. В Ленинградском отделении Института истории гибнут один за другим научные сотрудники…
1942.I.21 и 22. Двести четырнадцатый и двести пятнадцатый дни войны...
...Неужели не доживем до весны? Кругом слишком много умирают, и не где-нибудь, а около, в нашем доме, на службе. Каждый из нас слышит лязг косаря. Поднять глаза к потолку не хотелось: там крюк, такой добротный, обративший мое внимание еще при входе в первый раз в комнату, лет 12 тому назад. Страшная мысль промелькнула тогда в мозгу: неужели он пригодится?..
— Георгий Александрович Князев
Подсказка
Для увеличения масштаба изображения наведите курсор на изображение и нажмите кнопкой мыши для перехода в галерею. Для увеличения и просмотра текста нажмите на значок лупы в верхнем правом углу. Для просмотра текста передвигайте курсор мыши по изображению, при уменьшении картинки кликните курсором мыши в любом месте.