Их трое, главных героев этой нашей книги. Они никогда не виделись, не знали друг о друге. Двое мужчин и одна женщина. Первый — Георгий Алексеевич Князев, историк, второй — пятнадцатилетний мальчик Юра Рябинкин и третья — Лидия Георгиевна Охапкина.

...Во время блокады дневники вели многие. А некоторые блокадники по свежим следам записывали то, что пережили. ...Из всех дневников и записок мы отобрали три наиболее поразившие нас истории, три разные судьбы.

В осажденном Ленинграде. Подневные записки Г. А. Князева (директора Архива АН СССР).

Отмечает не только, сколько сил или сотрудников осталось, но и сколько человеческого (осталось или ушло). И это главное для него.

Записывает, что на его «малом радиусе», и выходит (через газеты) на большие радиусы, собирает «документы прогресса» (в кавычках и без), горькие или обнадеживающие, ищет ответы и поддержку в книгах, в прошлом (и боится заглядывать в будущее), хочет верить в далекий разумный исход, даже если нам за Урал придется уйти. В окончательную победу нового общества. Не записывает слухи, а только что сам.

...Из дневника Князева: «...Всякую струну нужно настраивать». Один из способов настраивать — писать дневник. Один из способов не дать голоду сожрать не только ткани, мышцы, мозг, но и душу твою. И дневники помогали выжить. Да.

...Ночью я не могла уснуть. Тяжелые мысли о смерти меня преследовали. Я чуть с ума не сошла от дум и горя. Пять дней без хлеба. ...Я горячо шептала: «Господи, Ты видишь, как я страдаю, как голодна и как голодны мои маленькие дети. Нет больше сил. Господи, я прошу, пошли нам смерть, только чтоб мы умерли сразу все. Я не могу больше жить. Ты видишь, как я мучаюсь. Господи, пожалей ни в чем не повинных детей» — и тому подобные слова…

...Мне Толик предлагал не раз: «Мама, — говорил он, — давай сделаем опять угар и умрем. Будет вначале больно головке, а потом и уснем». Слышать это от ребенка невыносимо. Уже который раз он мне предлагает, чтобы его или убили, или уморили угаром...